Осень - дымная, осень - сладкая,
Медно-рыжая - в цвет волос.
Глухо яблоко с ветки падает.
Расскажи, как тебе спалось?

Расскажи, до рассвета ль маялся
И пустой теребил рукав?
Или даже в подобной малости
Мне откажешь? И будешь прав...

Не рассказывай. Осень рыжая
Жжёт глаза, как тоской, дымком.
Ты прости нас за то, что выжили.
Ты прости нас, что мы - не он.

2012-08-23

Ибо расстояние само по себе не является преградой для «осанвэ»...
JRRT, "Осанвэ-кэнта"

Смерть - это очень надолго. Не навсегда.
Просто немного дольше, чем можно выдержать.
Что между нами теперь - берега, вода?
Было ведь так уже, ты же помнишь - было же...

Только теперь ни льдов, ни голодных скал,
Нету пути, даже трудного, просто - нету.
Ты же не думал, что я бы тебя не искал?
Я бы искал... и ищу. И зову - без ответа.

Впрочем, я точно знаю, каков ответ,
И повторяю - вслух, но как можно тише:
Нет расстояний для сердца. И смерти - нет.
Смерть - это просто чуть дальше, чем можно слышать.

2012-08-23

Ранняя осень в Хитлуме. Пахнет дымом,
Яблоками, что сохнут по всему дому.
В стылых низинах туманы стоят седые
Вплоть до полудня. Реже раскаты грома,

Реже густые ливни - но чаще морось,
Что повисает в воздухе паутиной.
За ночь в лесу насквозь отсыреет хворост.
Солнцем за лето прогретые сосны стынут,

Стонут от ветра, качаются, как на море
Мачты, неплотный ельник стоит угрюмо...
Ранняя осень в Хитлуме. Позже зори,
Нити дорог натянуты, точно струны.

Кони в ладони тычутся бестолково,
Знают, что всяк входящий припас им яблок.
Вроде бы всё изучено, всё знакомо...
Каждая осень в Хитлуме - как подарок.

2012-08-21

Что такое "расово неблагонадёжные"?
Это как проказа, как заразная болезнь -
Что-то, что находится у меня под кожею,
Что-то, что пугает вас явственней, чем смерть.

Страшные истории, пошлые сенсации,
Баечки об армиях, взятых под контроль...
Только лгут про "расово": это лишь мутация,
Раса у нас общая - в этом стыд и боль.

Если бы вы поняли... впрочем, те, кто поняли,
И несут ответственность за последний залп.
Ты не знал? Ну что ж, Земля и её агония -
Дело рук Содружества. Враг не виноват.

Только телепатия - это как бессмертие.
До тех пор, пока в живых хоть один из нас,
Все, чей прах давно остыл на родной планете,
Живы. И один из них здесь с тобой сейчас.

Это было больно, да. Это было страшно.
Тем, кто умер чуть быстрей, повезло. Мне - нет.
Жирный пепел падал вниз с небоскрёбных башен,
И сквозь чёрную метель проступал рассвет.

Вы настолько истово нас старались вычеркнуть
Из своей истории, что остались лишь
Пошлые сенсации, да крупицы истины
В слухах, сплетнях, баечках - еле разглядишь.

В общем, все поверили, что мы уничтожены.
Правда, параноики есть даже в раю,
И теперь мы - "расово неблагонадёжные".
Вечно под прикрытием. Вечно - на краю.

Ты глядишь испуганно, явно не рассчитывал
На такую исповедь среди бела дня.
Я увлёкся, сам себе не оставив выбора...
Ты иди. И на ходу - забывай меня.

Обычно я хотя бы чуть-чуть предполагаю, что дальше выкинут мои персонажи. Но Экипаж преподносит мне сюрпризы в среднем раз в пять текстов.
То второй пилот кошку на помойке подберёт, то убийца первого пилота найдётся совершенно не там, где я предполагал, и окажется не то что не коварным злоумышленником, а практически честным вакидзаси орудием самоубийства, то второй связист обоснуется в постели ксенобиолога... Но вдруг, спустя сорок с хреном текстов, обнаружить, что всё не так просто даже с теми шестнадцатью выстрелами, которые почти семнадцать лет назад превратили Землю в пепелище - это, по-моему, бьёт все рекорды О_О
Кажется, это несколько объясняет ненависть черноглазых террористов (ТЕРРОристов) к вооружённым силам Содружества.
Если это правда, конечно. Ведь все лгут (с)

для Халет
совершенно не то, что задумывалось, но уж так легло

Мы встретились где-то в дороге в холодной ночи,
Костёр и вино развязали язык и зароки.
Что может быть проще, чем быстрая сверка причин
Для бегства от тех, кто считает, что мы одиноки?

Холодные ночи - вот средство от длинных дорог,
Но если дорога по венам течёт вместо крови,
Удавкой по горлу становится каждый порог,
Невзятый порог - как форпост, нам не сдавшийся с боя.

Прощай. Уже угли чуть тлеют на месте костра,
И чайки над морем так жалко и жалобно ропщут...
Но будь я тобой, перестал бы влюбляться в ветра -
И мне, и ветрам сразу стало бы явно проще.

Шаг, шаг, шаг... Отучи меня видеть тебя, танцуя,
Отучи меня помнить о жизни и смерти лишь то, что ты есть.
Твоё имя лежит на губах лепестком - это вкус поцелуя,
Это вкус заколдованных временем яблок из сада чудес.

Шаг, шаг, шаг... Твои пальцы ложатся в ладонь обещаньем,
Что меня проведёшь этой ночью над пропастью узкой тропой.
Но земля из-под ног, и пути нет конца, а я только в начале,
Отучи меня помнить, что вниз - пустота, в миг, когда я с тобой.

Шаг, шаг, шаг... Подниматься на пальцах, ломаться в поклоне,
Улыбаться глазами, шутить над священным, забыть о земном.
Я запомню и пальцы, и имя, и танец - я точно запомню...
Отучи просыпаться меня, мой навеки потерянный сон.

И золотистое вино из круглых чаш,
И золотистый свет перед закатом,
И этот берег - до песчинки наш,
Закатом, словно пламенем, объятый...

Корабль плывёт. Наш полдень позади,
Ещё чуть-чуть - и солнце ляжет в воду.
Как больно мне отсюда уходить -
Свидетелю бесчисленных уходов.

Я не успел тебе тогда сказать,
Но рад, что это разделил с тобою, -
Очнувшись из небытия, открыть глаза,
Чтобы увидеть звёзды над водою.

Знаешь, брат, все приметы - к войне. Я плесну по чуть-чуть?
Здесь весна. Греем руки о кружки с горячим чаем.
Не прошло и ста лет, как мы выспались. В этом и суть:
Нас слегка отпустило, мы вспомнили, что скучаем

По погибшим друзьям, по теплу их разжавшихся рук,
По охотничьим стрелам, по холоду мирной стали,
Знаешь, брат, мы загнали себя в этот замкнутый круг,
И бежим по нему, чтоб не видеть, какими стали.

Все приметы - к войне, слышишь, брат? Я придумал их сам,
Но вчера услыхал за спиной, пока шёл к колодцу:
Ал закат - быть войне... Мне приснились потом паруса
И кровавое зарево в небе, не знавшем солнца.


Претензии к наличию чая в Белерианде не принимаются.
И вообще, я искренне собирался написать очередной кусок "Экипажа".

Скоро-скоро начнётся белая полоса, -
Говорит себе мальчик с глазами, как хризолиты.
Хотя в целом неважно, какого цвета глаза,
Если всю его жизнь они были плотно закрыты.
А зачем открывать глаза, если свет - внутри?
Он глядит на изнанку век, как другие - в небо,
Он пускает из трубочки мыльные пузыри,
Суеверные люди приносят немного хлеба
С молоком, ставят под руку, просят себе любви,
Много денег, ветров в паруса, долгих лет, удачи...
Мальчик смотрит изнанку век, у него внутри -
Только свет. А свет без теней ничего не значит.
Скоро-скоро начнётся белая полоса,
Он завяжет глаза ею, словно полоской ткани.
Мальчик очень боится случайно открыть глаза,
Точно зная, что мир в этом свете бесследно канет.

Подите прочь, мон женераль, я буду пить вино,
Как не кончается печаль, не кончится оно,
Вино не бросит, не продаст, не выведет к врагу,
А Ваших глаз, прекрасных глаз, я видеть не могу,

Подите прочь, мон женераль, Вы проиграли бой,
В садах окрест цветёт миндаль, Вы, чёрт возьми, живой,
А мой отряд лежит в полях, и только я здесь пью -
За них, и путаясь в соплях, Вас снова к чёрту шлю,

Подите прочь, мон женераль, велите расстрелять,
Мне Вас предательски не жаль, мне нечего терять,
Я пью за них и пью за Вас, чтоб свет Вам стал не люб,
И небеса танцуют вальс под звуки медных труб,

Подите прочь, мон женераль, пусть Вам простит другой,
Весь мой отряд шагает в рай за ангельской трубой,
А я зачем-то уцелел, наверно, для того,
Чтобы увидеть сквозь прицел, какое Вы говно.

Ты приходишь на берег вторую вечность,
Ты своих кораблей ищешь в море крылья,
Ты в ладонях баюкаешь ветер встречный,
Что у ног твоих падает, обессилев,

Отпуская из рук корабли, как чаек,
Преклоняя колени навстречу волнам,
Никогда не признаешься, что - скучаешь,
Потому что морям не бывает больно,

Звук шагов твоих шороху гальки вторит,
Сердце бьётся и бьётся в прибое буйном...
Никогда не утратит тоски по морю
Тот, кто слышал пение рога Ульмо.

Субоши полезно выдавать перечитывать Сильм, он его в забавные штуки перерабатывает.

Слышишь малиновку, Робин? Поёт и поёт,
Как ни печали, ни горя... да что ей печали?
Пчёлы гудят, собирая по яблоням мёд,
Солнце в дубовых ветвях заблудилось лучами.

Слышишь малиновку, Робин? В кустах у реки
Спрятаны луки и стрелы, укрыты плащами.
Птице без песни нельзя, как стрелку без руки,
Лету без мая и женщине без обещаний.

Слышишь малиновку, Робин? На том берегу
Льётся и льётся припев без конца и начала...
Я бы и рад был уйти, да теперь не смогу -
Песня малиновки с лесом меня обвенчала.

Перекладываю файлы. Конь стоит на е4
И понуро объедает куст сирени с е1.
Белый рыцарь, отзовитесь! Белый рыцарь, Вы в эфире!
Белый шум, сигнал отбоя, белый шорох мокрых шин...

Утро разбавляет серым этот город мокрых башен,
Пешки выйдут на работу ровно в девять, а пока
Перекладываю файлы и уже почти не страшно,
Что король вчера уволил из придворных дурака.

Ферзь садится в белый крайслер, в ухе - кнопка гарнитуры,
Офицер прижмёт два пальца к козырьку, посмотрит вслед.
За окном две трети неба, я - нечётная фигура:
В игроки пока не вышел, но в игре сошёл на нет.

Милый, ты расскажи мне о чёрном солнце,
О голубых песках - сколько хватит взгляда... -
Так я прошу, а он надо мной смеётся. -
Милый, не надо, слышишь меня, не надо.

Чёрное солнце зреет в тебе как семя,
Кольцами чёрной змеи обвивает душу.
Милый, ты расскажи мне, что значит - время... -
Он раскрывает рот, чтоб сказать "не слушай". -

Милый, ты расскажи мне о чёрных змеях,
Гладких телах, скользящих вокруг кругами...
Я буду слушать так, как лишь я умею,
Милый... - Он закрывает глаза руками. -

Милый, смотри в глаза мне - они чернеют,
И голубой песок на моих подошвах...
Ты ничего не знал до меня - о змеях,
Так говори, говори, говори о прошлом.

А я мог бы быть им, да вот не стал - не сложились звёзды,
А над ним ни крыши нет, ни креста, я - стихи, он - проза...

Он приходит ночью, глядит из зеркала. Зашибись.
Разговаривать с зеркалом, знаешь ли... Знаю. В курсе.
Ставит пиво на подзеркальник: ну как, мол, жизнь?
Можно пить и молчать, и ждать, пока вдруг отпустит,

Только как-то невежливо. Всё-таки не чужой,
Альтер эго - почти как родственник, только ближе.
Он сидит напротив, молчит, играет ножом.
Да какая тут жизнь, ты же видишь: я снова выжил.

Если б я его выдумал, он дал бы дельный совет,
Если б он меня выдумал, мне было бы явно легче.
А мы пьём до утра и глядим друг сквозь друга на свет...
Мы бы рады помочь друг другу, да только нечем.

Внезапно очередной шервудский ангст. Шервудский ангст у меня вообще весь внезапен, потому что в большинстве случаев напрочь противоречит мироощущению моего шервудского персонажа.

Не прячь глаза. Так холодно весной,
Когда трава ещё молчит под снегом,
Ложиться в снег... ложиться в снег - травой,
Чуть-чуть не досражавшись до победы.

Спина к спине вставали - как одно,
Двуглавое, с двойным опасным жалом.
Не прячь глаза. Коль выжить не дано,
Вдвойне ценнее то, за что сражались.

Спина к спине вставали... мне теперь
Не встать. Землёй и снегом придавило.
Не прячь глаза. Дороги без потерь
Приводят в ад. Мы выберем другие.

Не прячь глаза. И знаешь... помолчим.
От слов и оправданий веет стужей.
Не хороните с мёртвыми мечи,
Пускай они живым ещё послужат.

Глажу клавиатуру, как твои пальцы,
Падаю в бесконечность десятка строк.
Я обещал не писать больше? Я не смог.
Это - как обещание не влюбляться.

Глажу клавиатуру, она сегодня -
Голубь почтовый, несущий меня к тебе.
А у метро блюзующему на трубе
Парню крылатому бросили в шляпу сотню.

Глажу клавиатуру, как пианисты
Слепнущие от старости и любви.
К музыке, разумеется. Посмотри -
Битые пиксели гаснут на небе чистом.

Опять стихи - на завтрак и обед,
На сон грядущий и больное горло,
На лоб горячий, на чужой сюжет,
На всех живых и некоторых мёртвых,

Опять стихи - и, боже, как легко,
Как кожа расступается под бритвой,
Как смешивают кровь и молоко,
Как говорят, не думая, молитвы,

Опять стихи - как заговор, как пульс,
Как набираешь скорость на уклоне,
Я знаю это чувство наизусть,
И я смеюсь, конечно же, смеюсь,
Тому, как дивно этот мир устроен.

МКБ-10 с восхищением посвящается

Прости меня, Боже, за зависть к чужим стихам -
До судорог в пальцах, вцепившихся в край стола,
До острого холода - сталью по потрохам,
До слов, подпирающих к горлу. И из горла

Глотаю взахлёб текст за текстом, стремясь постичь:
Как можно, как смеет, откуда здесь та дыра,
В которую веет ветер, как хлещет бич -
По сердцу, по пальцам, вцепившимся в край стола?

И каждая строчка срезает немного мха
С души, зачерствевшей, как камень, что в землю врос.
Прости меня, Боже, и дай им по их стихам -
На прииске неба намывшим немного звёзд.

Семь поколений шахтёров - не кошкин хрен.
Я уродился уродом и смылся в космос.
В общем, как можно дальше от старых стен,
Грязи, что въелась в кожу, прогнивших досок,

Держащих своды... неважно, короче - вверх.
Что бы вы думали? Дед до сих пор не верит,
Что он хоть как-то зависит от всех от тех,
Кто в нашем штабе думает о карьере,

Форму свою протирая об мягкий стул.
Впрочем, он прав - по-своему. Я - иначе.
К чёрту слова о долге, но на посту
Я не могу не думать о том, что значат

Семь поколений веры, что соль земли -
Люди, как мыши изгрызшие плоть планеты...
Знаешь, шестнадцать выстрелов - и они
Там, под поверхностью, выпадут жирным пеплом.

Семь поколений в кожу въедалась грязь,
Я - белоручка, руки в пыли и смазке.
Деду труднее, чем мне: он живёт, стыдясь
Внука, решившего жить без его указки.

Мне и ровесникам было примерно шесть
В день, когда мир был разбит новостным сюжетом:
Только шестнадцать выстрелов - по Земле.
Я здесь служу, чтобы дед мог не верить в это.

По последним данным, это POV второго пилота. Терпеть его не могу - он слишком правильный, честный и высокоморальный.