Заявка: двое из "Ставок", прошлое.
Ну, тут не приходится особо ничего придумывать - квенты этих двух товарищей я в общих чертах знаю.

I. Маг

II. Принц

Заявка: мальчик из "Суда Париса", будущее.

Актёр устал. Актёр смывает грим,
Лицо разъединяя на детали.
Пустой измятый лист - что делать с ним,
Когда своей судьбы тебе не дали?

Влюблённые, злодеи и певцы,
Красавцы и красавицы, герои,
Чудовища, поэты, подлецы -
Не более... не менее, чем роли.

Он в них живёт, он ими говорит,
Он многолик, он многочеловечен...
Но - занавес. Актёр смывает грим,
Служитель бережливо гасит свечи.

Что не сбылось? Несыгранная роль,
За каждой сыгранной - десяток вожделенных.
И перед зеркалом седой король
С лица смывает жизнь свою кольдкремом,

Кладёт корону в ворох жемчугов,
Фальшивый горностай, линялый пурпур...
И чистый лист по-прежнему готов
Принять чужой судьбы и дух, и букву.

Две недели до ноября...
Если думаешь, что не помню,
Проведи по щеке ладонью
И представь, что ладонь - моя.

Не умел никогда писать
Длинных писем и завещаний.
Впрочем, я не оброс вещами,
Так что нечего завещать,

Разве только вот эту ночь,
Ночь внутри октября, как надо -
Чуть сожмёшь и сочится влага,
Не туман, но ещё не дождь.

За окном - первый проблеск дня.
Наискось под последней строчкой:
"Извини за неровный почерк.
Будь здоров и люби меня".

Он поднимает на нас ресницы, глядит в упор,
И тихий шёпот: мне снова снится, да, до сих пор
Мне снится берег... невыразимый - не хватит слов.
Как мы шагнули однажды в зиму с тех берегов,
Как холод медленно полз от кожи всё дальше вглубь,
Как становились мы все похожи - до белых губ,
До острых линий вот здесь, по скулам, где близко кость...
Как будто льдом из-под век кольнуло - так смотрит гость,
Потом ресницы ложатся снова на бледность щёк,
А в горле словно застряло слово, и под плащом
В груди скрежещет, как в ночь ненастья корабль - о риф.
...Его не выпустит Хэлькараксэ путём живых.

Вы знаете, о ком я =)

Принц открывает глаза. За окном рассвет.
Рвётся под взглядом сон, словно ветхий шёлк.
Принц одевается, прячет в косе стилет
И исчезает тихо, как и пришёл.

Маг открывает глаза. В них ни капли сна.
Маг неприлично юн и привычно зол.
Магу семнадцать, в груди у него весна,
Он хочет выбрать меньшее из двух зол.

Принц не играет в игры, он в них живёт,
Он от рожденья - ставка в игре держав.
Принц светлоглаз, и из глаз его смотрит лёд,
Он наперёд всё знает и точно прав.

Но маг выбирает больше не выбирать:
Принцу и Магии - преданность и талант.
Наглый мальчишка, каких на столицу - рать,
Ставит на кон себя - и срывает банк.

Время пройдёт. И однажды, на грани сна,
Кто-то заметит усмешку самой Судьбы:
У мастер-мага в груди двадцать лет - весна,
В светлых глазах Императора тают льды.

Есть исцеление для страждущих
И есть исход моей тоске,
И лица светлые товарищей
Мне чудятся в морском песке,
Волной приливною исчерченном,
И брошенном к моим ногам,
Затянется однажды трещина,
Что разделила пополам
И жизнь, и мир, и свет, и истину,
И пролегла через сердца...
Окончен этот бой бессмысленный -
Наследство нашего отца.
Есть обретение для ищущих,
Есть встреча тем, кто разлучён.
И даже мы не будем лишними,
Мы, мир пресёкшие мечом.

Летнему игровому сезону 20... от Р.Х.

У игротехника на роли бога
Вчера случилась игровая смерть,
Но мастер тихо спросит: ты не мог бы
Для нас сегодня снова умереть?
И он умрёт, на третий день воскреснет,
Пойдёт на мастерятник через лес,
И сердцу будет горячо и тесно,
И надо будет выпить позарез,
Пока затишье, пауза, сиеста,
Пока не начат новый Рагнарёк,
Каким бы богом ни был, раз уж бог,
То должен знать своё - и наше - место.
Мы с поля выйдем на своих двоих,
Плечо к плечу, перемешав когорты.
Лишь белые хайратники на мёртвых,
Да седина на душах у живых.

Знаешь, древние воины пускали пулю в висок
В ситуации, несовместимой с их чувством долга.
У твоих соплеменников кровь - как томатный сок.
Ты решаешь, что всё откладывал слишком долго.

Ты садишься угрюмо за стол, ты включаешь комм,
Ты фильтруешь улики и записи, как старатель,
Вымывающий золото, ставишь вопрос ребром,
Получаешь ответ - и вот тут понимаешь: хватит.

Ты так тщательно строил свой маленький форт в аду,
А на стенах - всё те же черти, что и снаружи.
Ты не смог бы представить и в самом больном бреду,
Что за тьма угнездилась там, в подотчётных душах.

Тот "несчастный случай" с первым пилотом подстроен был
Капелланом, причём подстроен был виртуозно,
Потому что пилот сам об этом её просил -
Мол, убей меня, капеллан, если станет поздно,

Если после встречи с первым связистом наедине
Я вернусь сам не свой, позабыв ключи и пароли,
Это значит, что он - телепат, он копался во мне,
Но играть мной, как куклой, я больше ему не позволю...

А у этих священниц свобода - святее всего,
Знал, паршивец, кого попросить - что она согласится!
Кто виновен, скажи? И кому выносить приговор?
Ей, ему, телепату... себе - ты же знал про связиста.

Капитан не умеет ложиться щекой на стол,
Капитан не умеет лупить кулаками стены,
И ещё не имеет права встать и достать свой ствол,
Чтоб нажатием кнопки решить навсегда проблему.

И на комме развёрнут пустой документ третий час,
Ты впервые так долго не можешь решить хоть что-то
И сидишь, словно ждёшь гласа свыше. И свыше - глас:
"Капитан, принимаем сигнал! Позывные бота!"

В названии Внимательный Читатель (с) может распознать торжествующий и нечленораздельный вопль, изданный автором при разрубании ажно двух сюжетных узлов одним текстом.
Я уже боюсь спрашивать, но... а теперь стало понятнее или всё ещё нет?

То, что за сценой – вовсе не обязательно неприглядная пошлая изнанка романтического действа. Там происходит интересное вообще-то. Там, задыхаясь, сдирает парик, буквально «рашпилем»(с) счищает женский грим тощий вертлявый пацанчик. Возможно, любовник какой-либо леди, а может быть какого-нибудь лорда. Возможно, любимец всей труппы, а может козёл отпущения. Сейчас не важно.
Катерина, из письма

...И голову сломя - со сцены прочь:
Запутываясь в юбках и оборках,
Выплёвывая реплику в партнёра,
Как вырванный насильно поцелуй,
По трём ступенькам рухнуть в темноту.

Распутывая ленты на ходу,
Роняя под ноги корсет и шляпку,
Стирая грим на ощупь - так знаком,
Вертлявый мальчик проступает вновь
Сквозь женской роли матовый соблазн.

Так было - в жарком бархате кулис,
И под прицелом жадного партера,
Распятый взглядами из пышных лож,
Он вновь стоял над рампой, и смеясь,
Опровергал каноны красоты,

Не будучи красивым. Только грим,
Походка, кружева и аметисты
Фальшивые, как вся его судьба,
Нам тонкими штрихами рисовали
Прекраснейшую среди всех богинь,

Спустившихся в театр с высот Олимпа,
Достойных яблока, короны, головы...
Но головы летят под гильотину,
Корона расстаётся с головой,
В осколке зеркала - усталые глаза,

И мальчик вновь и вновь стирает грим,
Ругается с партнёром из-за денег,
И только яблоко украдкой прихватив,
Впивается зубами с громким хрустом,
Не разглядевши надписи на нём.

Элеонор, сто двадцать лет назад
Вы говорили, что Вам кто-то нужен,
Что Вы ему готовили бы ужин,
Пока б он взращивал свой немудрёный сад.

Но он наскучил Вам, Элеонор,
Уже через какие-то лет десять,
Ему остались ужин, сад и дети,
Которых Вы не видели с тех пор.

Спустя лет тридцать - о, я помню их! -
Вы в монастырь ушли в горах далёких,
Но бьют часы - и истекают сроки,
Нам время - горшая из всех улик.

Элеонор, всё это - не для нас,
Нам чужд покой - и мы чужды покою,
Господь на нас давно махнул рукою,
Не опускайте ж долу ясных глаз,

Не уходите вновь, Элеонор,
Для Вас - весь мир, пронзительный и чуждый.
Что делать мне, что Вам сказать мне нужно,
Чтобы не дать закончить разговор?

Элеонор, останьтесь навсегда.
А впрочем, "навсегда" - такая пошлость...
Вы дарите мне сказочную роскошь:
Вновь не заметить, что прошли года

С последней встречи. Что ж, целую, да,
Прохладные и ласковые руки.
Желаю Вам не умирать от скуки,
Желаю Вас... а впрочем, как всегда.

- Им не нужен был незапятнанный. Им нужен был возрожденный...
© Две Змеи, Кеменкири "Оппозиция ее Величества"

Тучи вверху - продолжение гор земных,
Ветер приносит эхо цветущих трав.
Лица друзей ясны и я вижу в них
Веру. Зачем вы верите, что я прав?!

Что вы нашли для себя среди этих гор,
Что позади такого, что стоит битв?
Я для себя ответил, но до сих пор
Не понимаю, чем я достоин их -

Тех, кто сюда приходит, чтоб стать щитом,
Тех, чьё спокойно сердце и честь - чиста...
Горы молчат, их вершины покрыты льдом,
Но из долин карабкается весна.

Гордость и память ещё не разбиты в щебень,
Гордость - хребет, а память - почти опора.
Горы кругом. И угрюмо глядят их гребни
На годы моих отчаянья и позора.

Время условно, когда уже знаешь правду:
Всё, что ты делал, тебя привело сюда,
Нет ничего, кроме боли - в сейчас и в завтра,
А значит - внутри осталось одно вчера.

Гордость и память. Вот всё, что сумел сберечь я
От боли, что рвёт на части, как дикий зверь.
Я снова и снова перебираю встречи,
Места, разговоры, лица... да что - теперь...

Бессчётно обманут игрою теней и света,
Ловлю уходящих за руки - в них туман.
Но эхо знакомой песни доносит ветер,
Из сотни теней не спешит исчезать одна,

Позвать бы, окликнуть, до рези в глазах вглядеться -
Да в сорванном горле голоса не найти...
Лишь имя твоё - четыре удара сердца,
Что рвётся навстречу - вниз - из моей груди.

Я уже понял, как у меня стихи на одну тему размножаются - просто я каждый раз чуть-чуть промахиваюсь по тому, что хотел сказать. И снова. И снова. И приходится стрелять ещё и ещё - пока не попаду в яблочко. Поэтому, скажем, "Вёсен в Химринге" у меня явно будет ещё не одна. А вот с "Тангородримами" сложнее - их слишком тяжко писать.

Посвящается kemenkiri -
с благодарностью за стихи.

Эта книжная осень подставила строчкой подножку -
Я споткнулся и снова лечу, как Алиса в нору,
Уверяя себя, что и смерть, и любовь - понарошку,
Но уверенный, что неизбежно влюблюсь и умру.

Я влюблюсь в шелест книжных страниц - как в шуршание листьев...
Это листья шуршат! Электронные книги - тихи.
Выбирая одну из на выбор предложенных истин,
Я умру, чтобы сердце морзянкой отбило стихи

Сквозь пространство и время - тому одному адресату,
Что поймает волну - и частицу, и эхо струны.
Знаешь, книжная осень - достойный финал для тридцатой
Неоконченной битвы моей персональной войны.

На Севере весна. Как хрупкий стебель,
Пробившийся из трещины в камнях,
Я с изумленьем наблюдаю - эстэль
В том самом месте, где гнездился страх.

На острие копья, на самом крае
Земли, что мы назначили своей,
Вдруг оказалось - тоже расцветают
Цветы, чья жизнь короче пары дней.

На Севере весна. Внизу Ард-Гален
Весь взволновался, как морской прибой.
И я врастаю в камень стен ногами,
Чтоб эти стены стали мне - судьбой.

У меня ещё недописанных -
Альквалондэ, Лосгар и Льды,
И обрывками - только мысленно -
Как из рыжего стать седым,
У меня не сложились песнями
Все дороги в Нан-Дунгортеб,
И ещё мне кажутся пресными
Все черновики о тебе,
У меня только буквы кружатся,
Превращаясь то в тенгвы, то
В бледных рун золотое кружево,
Перевода же не дано...
У меня только сны и призраки,
У меня только кровь и плоть,
И чуть-чуть персональной истины,
Чтобы в сердце клинком вколоть.

2012-08-ночь с 24 на 25

Написанное за отпуск на этом заканчивается. Но как-то я не уверен, что закрыл эту тему...

Пережившие массированную атаку ангстовым пафосом получают приз - зарисовку с натуры "Финдекано режет яблоки для варенья" =)

Всех новостей этой осенью - только слухи,
А из потерь - пожалуй что только время.
Лорд, как мальчишка, сидит на ступеньках кухни,
Чистит и режет яблоки для варенья.

Чёрные косы завязаны за спиною
И рукава закатаны выше локтя.
Лорду давно уже не было так спокойно.
Яблоки пахнут летом, теплом и солнцем.

Из-под ножа кожура убегает лентой,
Из-под пригорка - такой же лентой - дорога.
Яблочной осени нечем войти в легенды,
Но это самое лучшее время года.

2012-08-24

Хэлькараксэ. С таким резким звуком ломается лёд
Под ногами. И тонет надежда, цепляясь за льдины.
Сколько нас - уходивших - уже никуда не дойдёт?
Я считаю. И каждый упавший - со мною отныне.

Хэлькараксэ. Сияние снега в закрытых глазах.
Засыпаешь, пытаясь тепло сохранить на мгновенье,
Просыпаешься, мёртвую тяжесть держа на руках.
Ты проснулся - тебе повезло. Впрочем, трудно поверить...

Хэлькараксэ. И чёрные трещины - ловчая сеть,
Что поймала, опутала, сердце сдавила и тянет.
С этим звуком ломается лёд и холодная смерть
Забирает своё. И меня по частям забирает.

2012-08-ночь с 23 на 24

Мы отступаем. Падают тени в степь.
Падает небо. Под ноги, словно знамя.
Не отстояли. Кони идут след в след.
Мы не сумели - слышишь? - не отстояли!

Поздно искать в предательстве приговор,
Поздно, да и бессмысленно тратить время.
Стыд обжигает лица, как тот костёр,
Что за спиной пылает. А наши тени,

Опережая нас, убегают в степь.
Солнце встаёт из пепла убитых наших.
Мы отступаем, слышишь? Надежды нет.
Нам бы дойти до крепости... там и ляжем.

2012-08-23

Яблоками из вина забирают горечь.
Горечь внутри тебя вряд ли смягчится вином.
Память приходит незваной, пускай не хочешь,
Входит сквозь дверь и садится за тем же столом,
В чаше её твоя кровь вперемешку с вином.

Сердце, как яблоко, падает тяжко с ветки,
Падает яблоком - памяти прямо в ладонь.
Память вопьётся зубами... и ты сквозь веки
Снова увидишь дорогу и крикнешь: "Постой!",
Но уходящий лишь молча поднимет ладонь.

Чаши до дна - одну за одной, как на тризне,
Память, луна, невозможность простить до конца.
Мы разменяли на Клятву пригоршню жизней,
Ладно б своих... ладно б нас семерых и отца...
Тысячи их - тех, кто с нами пошёл до конца.

2012-08-23