А волосы отрасти не успеют.
Обрежешь ножом до неровного края,
До кончиков рваных, щекочущих шею,
Ещё ничего толком не понимая,
Лишь зная - мешают. Обрежешь, уронишь,
Шагнёшь, оставляя блестящие пряди,
Тайком о штаны вытирая ладони,
Вспотевшие снова наредкость некстати.
И волосы отрасти не успеют,
И осень уже никогда не наступит,
И ты назовёшь эту землю своею,
Раскинув по ней, как в объятии, руки,
Врастёшь в неё, в травы её просочишься,
Истаешь, как речка в июле, мелея.
И между громами наступит затишье,
А волосы отрасти - не успеют.

[2014-07-24]

Не бойся, лейтенант. Ты будешь жить.
Ведь жизнь глупа. И жить ты будешь долго.
© Сестра Карлотта

И смерть бывает глупой, генерал,
Бессмысленной, неправильной, нелепой -
Марающий и честь, и эполеты,
Всю пьесу обесценивший финал.

И перечень побед и кораблей -
Коту под хвост, и вдребезги бокалы,
И до победы остаётся мало
И срока, и патронов, и людей,

А ты застыл, как памятник себе,
Привстав в седле над бронзовым обрывом,
И на секунду было так красиво,
Но глупо очень - при такой стрельбе.

Ах, аксельбанты, шпоры, кружева,
Карьера непреодолимой силы...
Да, смерть бывает очень терпеливой.
Смерть может очень долго выжидать.

Подите прочь, мон женераль, я буду пить вино,
Как не кончается печаль, не кончится оно,
Вино не бросит, не продаст, не выведет к врагу,
А Ваших глаз, прекрасных глаз, я видеть не могу,

Подите прочь, мон женераль, Вы проиграли бой,
В садах окрест цветёт миндаль, Вы, чёрт возьми, живой,
А мой отряд лежит в полях, и только я здесь пью -
За них, и путаясь в соплях, Вас снова к чёрту шлю,

Подите прочь, мон женераль, велите расстрелять,
Мне Вас предательски не жаль, мне нечего терять,
Я пью за них и пью за Вас, чтоб свет Вам стал не люб,
И небеса танцуют вальс под звуки медных труб,

Подите прочь, мон женераль, пусть Вам простит другой,
Весь мой отряд шагает в рай за ангельской трубой,
А я зачем-то уцелел, наверно, для того,
Чтобы увидеть сквозь прицел, какое Вы говно.

Говорящим сказки - земной поклон: мне бы так уметь -
Разливаться речью, словно рекой, вышивать словами.
Я пишу, как брежу, словами тех, чья дорога - смерть,
Должен кто-то же и за них сказать, коль не могут сами.

Они входят без стука, пугают голосом темноту,
Улыбаются уголками рта - иль мне показалось?
Я смотрю на эту, прости меня Господи, всю толпу
И не знаю, как передать эту их усталость...

А вокруг пишут ангелы и драконы, и с их страниц
Разливаются сказки, плетутся песни, текут молитвы.
Я в другой обойме, я небо вижу в щелях бойниц.
Где-то тявкают выстрелы. Вне времён не проходят битвы.

Я беру в ладонь реальгар, и сажу, и киноварь,
Все подвиды чёрных, бурых, красных, седых и серых.
Я нездешних войн уполномоченный секретарь,
Летописец, внучатый бастард старика Гомера.

Говорящим сказки - земной поклон. Если грянет гром,
Им придётся петь нам среди огня, чтобы мы держались.
А пока затишье - я буду чьим-то нелёгким сном,
Заржавевшим в поле осколком злой оружейной стали.

Посвящается всем, кто пишет о войнах, на которых не был.

Ему восемнадцать,
У него косая длинная чёлка,
Он её заправляет за ухо и назад,
Говорит, как с листа -
Размеренно, плавно, чётко,
И ему всегда остаётся, что ещё сказать.
Он не смотрит в зал,
А зал не отводит взглядов,
Он на луч наколот, как бабочка на иглу.
Что бы вам сказать? -
Говорит он первому ряду
И без паузы начинает им - про войну.
Про войну, где он не был,
Про потери и обещания,
А потом тихонько подходят те, кто там был.
Говорят негромко, и руку жмут на прощанье,
Мол, спасибо, парень,
Все молчат, так хотя бы ты...
Ему восемнадцать,
Он не был в горячих точках,
Он ни разу не видел того, о чём говорит.
Так откуда тогда взялась в его рваных строчках
Такая боль, что не объять в две руки?
Они подходят,
И он не отводит взгляда,
Это самое меньшее, что он способен им дать.
Он всю жизнь ищет способ
Так громко сказать "не надо!",
Чтоб ему никогда никого не пришлось убивать.

Что Вы смотрите так на меня? С Вашим юным лицом
Вам не место на этой войне, как котятам и детям.
(Вы едва ли поймёте, насколько за Вас я в ответе
Перед Вашим погибшим во имя и ради отцом...)

Вы нелепо юны, беспардонно, бессмысленно, нежно,
Вы хотите казаться мужчиной, но Вам не к лицу
Ни мундир Ваш, ни шпага, ни речь о последней надежде,
Убирайтесь, мальчишка, война - не игрушка юнцу!

Что Вы смотрите так на меня? Ваши слёзы обиды
Вряд ли смогут меня убедить, что я в чём-то неправ.
Убирайтесь домой, нянькам свой демонстрировать нрав!
(Я по праву смогу на том свете сказать, что мы квиты,

Человеку, который, подставив себя под удар,
Подарил мне семнадцать лет жизни - и тягу к вину...)
...Убирайтесь, храбрец. Я нелепо, бессмысленно стар.
Дай мне Бог не оставить в наследство Вам эту войну.

P.S.

Четверо старших братьев приходят в дом...
Нет, возвращаются. Ну, например, с войны.
Старший слегка хромает. Второй молчит.
Младшенькая - любимица - за столом.
Смотрит на них, не мигая. Глаза полны
Слёз и ещё чего-то. Возможно, стыд:

Хвасталась перед подружками по двору,
Нарассказала - умницы, гордецы,
Смотрит теперь, и видно - не по нутру,
Сколько от них осталось на той войне.
Третий с четвёртым - правильно, близнецы,
Все их теперь различают по седине.

Четверо старших братьев. Вернулись все.
Мама от счастья плачет, сестра встаёт
И убегает. Третий глядит ей вслед.
Старший кивает, делает шаг вперёд.
Там, где с утра подтаял вчерашний снег,
Лужицу забирает непрочный лёд.

И не спрашивайте, что у меня сегодня со смыслом и рисунком - сам в толк не возьму =_=

Подкури и оставь на могиле. И уходи.
Ни к чему тебе видеть, как ветер её докурит.
Небо хмуро и серо, к вечеру задождит.
Ты стоишь у могилы, где я лежу де-юре.

Барельеф и пятнадцать строчек - какая честь
Выпускному десятому классу районной школы!
Нас тогда не учили верить, что что-то есть,
Так откуда иллюзия, что мы с тобой знакомы?

Знаешь, я не курил при жизни. Я не успел.
Знаешь, я не заметил смерти, не стал героем...
Помолись, коль умеешь, чтоб никогда в прицел
Не увидеть того, кто бы мог быть тобой иль мною.

Армейское вневременное

Командир, мне тут сказали, что мы герои,
Представляешь? А я-то думал, что просто психи.
Нас тут славят и хвалят, нам говорят "спасибо",
На обед кормят супом и кашей с котлетами на второе -
Просто сказка, поверить трудно, что так бывает,
Можно жить, можно петь, можно просто пойти на реку,
И сидеть у воды, и докуривать сигарету,
И глядеть друг на друга, и думать - "Живой. Живая",
И смеяться - искренне и до горечи неумело.
Я копаюсь в костре, выбираю в золе картошки
Я когда-то боялся огня, но теперь все в прошлом,
А костер по ночам - и вовсе святое дело.
Правда, ночи пока что коротки - нынче лето.
Солнце падает в реку. Завтра - двадцать второе.
Командир, мне в раю сказали, что мы - герои.
Представляешь? А я-то думал, что рая нету.

© ninquenaro

Дио,
по мотивам полуреальных событий

Скажите, поручик, когда мы вернёмся домой?
Здесь даже шампанского нет - лишь игристая дрянь.
Играем в Париж - получается только Казань,
И это не худший расклад. Этой тёплой зимой

Мне хочется плакать, играть и стреляться. Увы,
Мы всё проиграли, включая патроны и слёзы.
Скажите, поручик, что всё это так несерьёзно,
Утешьте меня, как всегда утешаете Вы.

Вы смотрите остро, Ваш взгляд испытующ и трезв.
Скажите, поручик, зачем... Вы не знаете сами.
А тёплый ноябрь плачет нашими с Вами слезами,
И кутает нас в одеяло несвежих небес.

Скажите, поручик, когда мы вернёмся домой?
Вы просите взглядом наполнить повторно бокал.
Споёмте, поручик. Наш с Вами окончился бал,
Но всё же... солгите хоть раз. Мы вернёмся домой?

UPD: ...и ответ поручика

Милый друг... я пишу, не надеясь на радость ответа.
Нашей с Вами весны разлетелись давно соловьи,
И уже двадцать лет, как закончилось жаркое лето,
Где мы были вдвоём в королевстве приморской земли.

Милый друг, Вы б меня не узнали, так я изменился -
Постарел, погрузнел, седина на висках серебром...
Но я Вам обещал написать хоть однажды с границы -
Я держу своё слово и снова берусь за перо,

Как и каждую ночь до того. Двадцать лет уже кряду.
Я иначе, пожалуй, писать разучился б давно.
Милый друг... если б Вы получили всю эту бумагу,
Вам, наверное, стало бы очень и очень смешно.

А с утра адъютант, как обычно, заглянет за почтой.
Я ему, как обычно, отдам две депеши, и вслух:
"Личной почты не будет. Штабную доставите срочно".
По подмёрзшей дороге так звонок копыт перестук...

Под ногами дорога, а в сердце - страх,
Нам осталось немного и - только так,
Нас осталось немного и не уйти,
Под ногами - дорога, но нет пути,
Заплетаются ветки в сплошную сеть,
И слипаются веки, но снится - смерть,
Мы уже не успеем догнать рассвет,
Каждый в детстве уверен, что смерти - нет,
Отступать вперемешку, ломая строй,
Кто немного промешкал - уже герой,
Пальцы стынут и глухо звучат слова,
Это было так глупо, и вот - война,
Только слёзы бессилья и в горле ком,
Нас леса проглотили одним глотком,
Под ногами дорога сошла на нет,
Мы хотели так много - один рассвет...


В пару вот к этому "Наступлению".

Ты очень бы хотел быть подлецом,
Но не успел - а так и вправду проще.
Прекраснодушным достаётся площадь
И эшафот на ней - в конце концов,

И шутовское рубище до пят
(Толпа послушно и незло хохочет
И, словно море, колыхает площадь),
И ты - последний выживший солдат

Чужой земли, сожжённой накануне.
И оправданья нет, что обманули -
Ты доброволец, партизан, герой...

Но так легко в охотку лезть под пули,
Когда таких вас - целый пеший строй.
А тут - толпа. И площадь. Бог с тобой,

Представь, что ты - в почётном карауле,
И вытянись во фрунт - перед петлёй.

Я бы носил свою девочку на руках,
Я бы любил свою девочку, как Аллах
Верных ему джигитов, как любит ночь
Нежный цветок рассвета, стекая прочь
Чёрным беззвёздным бархатом, как луна
Любит озёра, где не достать до дна.

Я б расшивал ей жемчугом башмачки,
Я б разжимал по пальчику кулачки
На рукоятках горских кривых ножей,
Все б мои слуги кланялись госпоже
Пуще, чем мне, и неслись бы на первый зов,
Нет, на движенье, не дожидаясь слов.

Я бы ласкал свою девочку от и до,
Я бы был птицей, вьющей своё гнездо,
Я бы любил до смерти и после бы
Не изменилось главное - я б любил,
Если б мы встретились до того, как вчера
В горло её вонзилась моя стрела.

В этой сказке приказано выжить не нам,
Мы ложимся ступеньками к вашей победе,
Всемогущий Сюжет не был к нам милосерден,
Впрочем - что я несу, обращаясь к врагам?
Ваша цель оправдала заранее вас,
Вы - Добро, ваши мёртвые вас не осудят.
Зная точно рисунок назначенных судеб,
Мы идём в этот бой, выполняя приказ,
Зная точно - страну нам уже не спасти,
А себя мы спасти не надеялись вовсе,
Мы ложимся под серп строем спелых колосьев...
Убивая меня, ты, мой враг, не грусти,
Не бросайся словами "вина" и "цена" -
За победу свою заплатив моей жизнью,
Постарайся хотя бы меня не унизить!
В этой сказке приказано выжить не нам.


Что-то в воздухе такое... фушижное. Таски постит старые фотки, я решил сообщество оживить и предсказуемо насмотрелся амв до рифмоплётства, на дайрях новый клип положили... Весна, что ли?

Мой император умер. Я живу.
Я выжил, слышишь, пакостное семя?!
Я пережил девятую войну,
И мирное переживаю время,
А император умер. Умер бог.
Эпоха умерла и разложилась.
Я пережил его, я это смог,
Его, а не меня взяла могила!
Но - слышишь - умер император мой!
И я кричу, безумный и нелепый:
Мой император - небо надо мной!
Он умер. На меня упало небо.

А гончие летят - домини канес,
Собаки божьи - по моим следам,
Я не достанусь им, я не достанусь,
Я никогда не сдамся им и Вам,
Мой инквизитор, мой палач бессменный,
Мой лучший друг, меня узнавший вдоль
И поперёк, простивший мне измену
Со смертью, предпочесть заставив боль,
А гончие летят, и пахнет кровью
Металл клыков, и в прорези глазниц
Ваш бог глядит мне вслед с такой любовью,
Что будь я не собой, упал бы ниц
И полз на брюхе к алтарю иль плахе,
Всё принимая загодя и впрок,
Я не из тех, кто замирает в страхе,
И я бегу, бегу, не чуя ног,
Но гончие летят над стылым следом,
Не отвлекаясь на еду и сон,
И небо заливается рассветом -
Как кровью истекает горизонт,
Мой инквизитор, гость неприглашённый,
Вы вывернули наизнанку мир,
И я бегу по пустоши сожжённой,
И превращён в лохмотья мой мундир,
Когда-то бывший символом и честью,
И упованием на правый суд,
А гончие летят, и мне не место
В том мире, где они меня найдут.

Умирать очень страшно, друже. Не трать свечей,
Не тверди молитвы о том, чтобы долго жить,
Я ушёл вчера, ты уйдёшь весной, а ручей
Будет так же течь, и журчать, и по дну ложбин
Убегать на север. Не прячь глаза, я ушёл вчера,
Я уже не вижу твоей вины, не топи в вине.
Умирать очень страшно, друже. Взошла луна,
Что до наших страхов и нашей смерти - луне?
Не проси прощенья и писем в прошлое не пиши.
Умирать очень страшно, друже, но я сумел.
Если хочешь помнить - помни лучше не смерть, а жизнь,
И забудь число пригвоздивших меня к воротам стрел.

Лицом в ладонь - а пальцы пахнут кровью.
И тлеет память, хватит ветерка,
Чтоб вспыхнуло. Сегодня будет море
Грызть скалы, как меня вчера - тоска.
Залил вином и заглушил гитарой,
Заговорил, заклял, отвёл, отвлёк:
Я и тоска - два сапога не пара...
Мешает свет? Прикрутим фитилёк.
Мы наступаем пятую неделю,
Допиты вина и обоз отстал,
И женщины закончились в апреле.
Ну, не для всех... но нужно знать места.
Да, я смеюсь, Вы правы. Плачут свечи
Над нашими победами - навзрыд.
Вы не считали ли, который вечер
Мы так сидим, топя в бутылке стыд?
Щекой на стол - и рисовать узоры
Ножом по дереву и перстнем по стеклу.
Бесцельные, пустые разговоры
И брошенные карты на полу.
А пальцы пахнут кровью и душицей.
Откуда бы душицей, не пойму...
Из офицеров трезвых - единицы,
А в среду будет почта из столицы
С одним приказом: продолжать войну.

Я никогда не прощу тебя, небо, слышишь?
Синяя плоская крышка над голым местом,
Глупое небо, не спасшее двух мальчишек
От каблуков сапог, растоптавших детство.

Сказки остались дома, на пепелище.
Дождь опоздал - и теперь превращает пепел
В жидкую грязь под ногами у двух мальчишек,
Просто зацепленных рухнувшим оземь небом.

Нет справедливости - ни на земле, ни выше.
Синь заливает глаза, бьётся в горле комом:
Я никогда не прощу тебя, небо, слышишь?
Глупое небо над нашим сгоревшим домом...