Читаю "Дорогу в Средиземье" Тома Шиппи (язык не проворачивается на слово "Средьземелье" - не то два мягких знака на одно слово кажутся чрезмерными, не то что-то ещё, но оно мне прямо физический дискомфорт доставляет).
Что мне уже хорошо, я понимаю, когда дохожу до словосочетания "допущение, что мир - реален". Потом, правда, оказывается, что в тексте не "мир", но "миф".
А вот некоторые не вычлененные ранее фрагменты из ВК, будучи наложенными на осознанный Сильм, читаются изумительно:
"Леголас уверяет, что с эльфийской точки зрения все гораздо сложнее: «Для эльфов мир движется так же, как для всех, с той только разницей, что для нас он одновременно мчится сломя голову и ползет, как улитка. Нам кажется, что он мчится оттого, что сами эльфы почти не меняются, а все остальное безудержно уплывает мимо, и мы не можем не грустить об этом. А ползет оттого, что эльфы не считают бегущих лет им этот счет не нужен. Мелькающие времена года — только легкая рябь, играющая на водах длинной, длинной реки»". Говорил я уже: не надо, не надо очеловечивать эльфов. Особенно в области миро- и времявосприятия и мотиваций.

И да, всех смущают эти чёртовы "каменные великаны" в "Хоббите". Лучше бы их и в экранизацию не пихали.
"Когда в горах разыгрывается буря, Бильбо выглядывает из–под одеяла и видит на другой стороне ущелья «каменных великанов, которые играючи швыряли друг другу огромные обломки скал». В толкиновской вселенной великаны после этого случая больше уже не появляются, за одним только исключением: в седьмой главе Гэндальф мимоходом упоминает о том, что они–де некогда существовали, но не более. Процитированный отрывок выбивается из общего стиля книги, да и против вкуса грешит: возникает впечатление, будто автор попросту иллюстрирует устаревшую научную интерпретацию легенд о великанах, ведь еще не так давно существовала теория, которая считала великанов разновидностью «природного мифа». Сторонники этой теории считали мифы о великанах персонификацией впечатляющих явлений природы — скажем, горных лавин (в девятнадцатом веке сторонники этой теории полагали, что скандинавский бог Тор и его молот олицетворяют гром и молнию). Для Средьземелья это чересчур аллегорично…"

Иногда книги у меня в читалке вылёживаются по полгода, а то и больше, пока я наконец до них дойду. То не тянет, то надо срочно читать что-то другое, и только когда я полностью забываю, о чём по идее эта книга и зачем я вообще её сюда засунул, я наконец открываю файлик.
Вот днями дочитал именно так вылежавшегося "Арлекина" Бернарда Корнуэлла. А-ха, английские лучники такие английские лучники, даже если не XII века, а XIV! Естественно, уже залиты второй и третий тома того же цикла, и тут я нахожу у того же автора целый "Саксонский цикл". IX век. И три из четырёх книг переводила Анна Овчинникова!
Так, что нам ещё Фантлаб посоветует? Чтооо? Гарри Гаррисон и тут отметился? В соавторстве с Томом Шиппи? Тем самым, который "Дорога в Середиземье" и один из самых знаменитых толкинистов? И цикл об Англии IX века?! Беру! Заверните!
И вот теперь можно делать ставки - порвёт меня между Британией и Белериандом на много мелких тряпочек или всё-таки нет. Потому что Белериандом меня только вчера снова накрыло так, что аж свет в очах нездешний, можно в туалет ночью в темноте ходить - не промажешь.

Быть vs казаться, или Станиславский vs Моэм =)

...И снова единственным прибежищем для нее был театр. По иронии судьбы главная сцена пьесы, в которой она тогда играла, сцена, которой вся пьеса была обязана своим успехом, изображала расставание любовников. Спору нет, расставались они из чувства долга, и в пьесе Джулия приносила свою любовь, свои мечты о счастье и все, что было ей дорого, на алтарь чести. Эта сцена сразу привлекла Джулию. Она всегда была в ней очень трогательна. А сейчас Джулия вложила в нее всю муку души; не у героини ее разбивалось сердце, оно разбивалось на глазах у зрителей у самой Джулии. В жизни она пыталась подавить страсть, которая - она сама это знала - была смешна и недостойна ее, она ожесточала себя, чтобы как можно меньше думать о злосчастном юноше, который вызвал в ней такую бурю; но когда она играла эту сцену, Джулия отпускала вожжи и давала себе волю. Она была в отчаянии от своей потери, и та любовь, которую она изливала на партнера, была страстная, всепоглощающая любовь, которую она по-прежнему испытывала к Тому. Перспектива пустой жизни, перед которой стояла героиня пьесы, это перспектива ее собственной жизни. Джулии казалось, что никогда еще она не играла так великолепно. Хоть это ее утешало.
"Господи, ради того, чтобы так играть, стоит и помучиться".
Никогда еще она до такой степени не вкладывала в роль самое себя.
Однажды вечером, неделю или две спустя, когда Джулия вернулась после конца спектакля в уборную, вымотанная столь бурным проявлением чувств, но торжествующая, так как вызывали ее без конца, она неожиданно обнаружила у себя Майкла.
- Привет. Ты был в зале?
- Да.
- Но ты же был в театре несколько дней назад.
- Да, я смотрю спектакль с начала до конца вот уже четвертый вечер подряд.
Джулия принялась раздеваться. Майкл поднялся с кресла и стал шагать взад-вперед по комнате. Джулия взглянула на него: он хмурился.
- В чем дело?
- Это я и хотел бы узнать.
Джулия вздрогнула. У нее пронеслась мысль, что он опять услышал какие-нибудь разговоры о Томе.
- Куда запропастилась Эви, черт ее подери? - спросила она.
- Я попросил ее выйти. Я хочу тебе кое-что сказать, Джулия. И не устраивай мне истерики. Тебе придется выслушать меня.
У Джулии побежали по спине мурашки.
- Ну ладно, выкладывай.
- До меня кое-что дошло, и я решил сам разобраться, что происходит. Сперва я думал, что это случайность. Вот почему я молчал, пока окончательно не убедился. Что с тобой, Джулия?
- Со мной?
- Да. Почему ты так отвратительно играешь?
- Что? - вот уж чего она не ожидала. В ее глазах засверкали молнии. - Дурак несчастный, да я в жизни не играла лучше!
- Ерунда. Ты играешь чертовски плохо.
Джулия вздохнула с облегчением - слава богу, речь не о Томе, но слова Майкла были так смехотворны, что, как ни была Джулия сердита, она невольно рассмеялась.
- Ты просто идиот, ты сам не понимаешь, что городишь. Чего я не знаю об актерском мастерстве, того и знать не надо. А что знаешь ты? Только то, чему я тебя научила. Если из тебя и вышел толк, так лишь благодаря мне. В конце концов, чтобы узнать, каков пудинг, надо его отведать: судят по результатам. Ты слышал, сколько раз меня сегодня вызывали? За все время, что идет пьеса, она не имела такого успеха.
- Все это мне известно. Публика - куча ослов. Если ты вопишь, визжишь и размахиваешь руками, всегда найдутся дураки, которые будут орать до хрипоты. Так, как играла ты эти последние дни, играют бродячие актеры. Фальшиво от начала до конца.
- Фальшиво? Но я прочувствовала каждое слово!
- Мне неважно, что ты чувствовала. Ты утрировала, ты переигрывала, не было момента, чтобы ты звучала убедительно. Такой бездарной игры я не видел за всю свою жизнь.
- Свинья чертова! Как ты смеешь так со мной говорить?! Сам ты бездарь! Взмахнув рукой. Джулия закатила ему звонкую пощечину. Майкл улыбнулся.
- Можешь меня бить, можешь меня ругать, можешь вопить, как сумасшедшая, но факт остается фактом - твоя игра никуда не годится. Я не намерен начинать репетиции "Нынешних времен", пока ты не придешь в форму.
- Тогда найди кого-нибудь, кто исполнит эту роль лучше меня.
- Не болтай глупости, Джулия. Сам я, возможно, и не очень хороший актер и никогда этого о себе не думал, но хорошую игру от плохой отличить могу. И больше того - нет такого, чего бы я не знал о тебе. В субботу я повешу извещение о том, что мы закрываемся, и хочу, чтобы ты сразу же уехала за границу. Мы выпустим "Нынешние времена" осенью.
Спокойный, решительный тон Майкла утихомирил Джулию. Действительно, когда речь шла об ее игре, Майкл знал о ней все.
- Это правда, что я плохо играла?
- Чудовищно.
Джулия задумалась. Она поняла, что произошло. Она не сумела сдержать свои эмоции, она выражала свои чувства. По спине у Джулии опять побежали мурашки. Это было серьезно. Разбитое сердце и прочее - все это прекрасно, но если это отражается на ее искусстве... Нет, нет, нет. Дело принимает совсем другой оборот! Ее игра важней любого романа на свете.
© Сомерсет Моэм "Театр"

Читаю сейчас хорошую фэнтези. В общем, зная законы жанра и то, что в цикле самое меньшее два тома, читаю, не особенно волнуясь за главных героев - ну в самом деле, они же выкрутятся, не могут не!
И тут на 60% первого тома автор непринуждённо кладёт всю команду, кроме главного героя и одного из его друзей, и ещё ряд симпатичных персонажей.
Страдаю: фэнтезя фэнтезёй, но воскрешения из мёртвых в мире не заявлено. А команда была зашибенная...

От других страданий, на почве английского технического текста, читаемого для работы, запланировал кусок ремонта на начало отпуска. Теперь борюсь с его попытками расползтись на весь отпуск - не за тем я его беру. Заодно приценился к шведским стенкам, благо, мы придумали, куда её впендюрить в нашей норе.
Особенно, конечно, странно планировать его при напрочь минусовом состоянии семейного бюджета на текущий момент. Но вроде должны справиться.

UPD: Ах да, чтоб два раза не вставать... После вчерашнего заплыва в "Starship Troopers" очень хочется втиснуть в "Экипаж" что-то о "лицевой стороне" этой войны - пропаганду, патриотизм, "наше дело правое", честь мундира и "Ты записался добровольцем?"

Благодаря ГУВХу недавно узнал, что у одной из книг детства - "Белеет парус одинокий" Катаева - существует ажно три продолжения.
Естественно, все четыре тома тут же были скачаны и зачитаны. Правда, местами процесс напоминал бессмертную историю плачущих мышек, потому что весь многолетний опыт читателя во мне восставал против зверского катаевского патриотического канцелярита.

Впрочем, канцелярит - это даже не полбеды, полбеды - это революция и гражданская война, о которых, как я уже писал применительно к Кассилю, сейчас мне читать страшно, а не интересно, как в детстве. Кстати, "Зимний ветер" всё время навевал ассоциации с "Белой гвардией", вплоть до отдельных цитат - обороняющие училище юнкера, истерические попытки сохранить приметы старого мира - визиты, ухаживания, переписка... И, конечно, Вертинский, "То, что я должен сказать":
...Осторожные зрители молча кутались в шубы
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом...
У Катаева в этом месте братская могила жертв революции:
На Куликовом поле была уже вырыта громадная четырехугольная могила, куда стали опускать на канатах и полотенцах гробы, устанавливая их один поверх другого в два ряда, штабелями.
Слышался стук молотков. Это забивали гвоздями крышки.
Какая-то обезумевшая женщина в мокрой котиковой шапочке рванулась вперед и хотела броситься в могилу, но поскользнулась на мокрой глине, упала, и ее оттащили под руки назад, но она снова вырвалась, подбежала к яме и швырнула туда обручальное кольцо, тускло блеснувшее в синеватом дождливом воздухе.

Но вот что меня поистине вынесло, так это постоянная внутренняя готовность героев увидеть врага в хорошо знакомом человеке.

Семнадцатый год, друзья детства:
— Здесь совсем другая ситуация, — многозначительно сказал Петя, немного задетый слишком лихим тоном Гаврика и не желая ударить перед ним лицом в грязь, для чего даже употребил в дело слово «ситуация».
— А именно? — сразу же насторожился Гаврик.
— В Румчероде засели хотя и социалисты, но в общем умные люди и патриоты…
— Ты что, соображаешь, что говоришь?
— А что?
— Это какие-такие патриоты сидят, по-твоему, в Румчероде? Меньшевистско-эсеровская сволочь, примазавшаяся к революции? Так, что ли? Постой… — Слова Гаврика вдруг стали медленными, тяжелыми. — Постой, милейший. Да ты, собственно, сам кто такой? Может быть, ты сам из их шайки? А то еще хуже — кадет? Тогда я тебя поздравляю. А я было тебя посчитал за своего. Отвечай, не крути.
У Гаврика неприятно сузились глаза.
Петя уже был не рад, что, не подумав, повторил слова генеральши. Он понимал, что, желая не ударить лицом в грязь перед Гавриком, а особенно перед Мариной, сморозил глупость, и теперь виновато смотрел на них, пытаясь улыбкой загладить неловкость.
Но они не принимали его улыбки: смотрели на него в упор холодно, недоверчиво.
— Я не понимаю, чего вам от меня надо? Я ведь это не свои слова сказал. Другие так говорят. За что купил, за то и продаю.
— А ты чужую, контрреволюционную пропаганду не распространяй.

Сороковой год, взятая Одесса, тоже друзья детства - то есть уже больше тридцати пяти лет, и дружбу не прерывали:
Петр Васильевич посмотрел на него и чуть не вскрикнул… Нет, он не ошибся! Невозможно было ошибиться. Это был Колесничук. Он стоял — товарищ Колесничук, Жорка Колесничук, старый приятель, друг детства, тот самый Колесничук, с которым они еще так недавно предавались воспоминаниям! — и, прижимая к груди котелок, низко кланялся эсэсовцу, ведущему арестованного большевика. Колесничук посмотрел на Петра Васильевича. Конечно, он его не узнал. Его взгляд, как показалось Петру Васильевичу, скользнул равнодушно. Колесничук отвернулся, зацепил своей палкой петлю шторы, и она с ржавым скрежетом стала опускаться. Петр Васильевич увидел за треснувшим, мутным стеклом витрины какие-то самовары, старинные бронзовые часы, зонтики, патефоны. Блеснула манерная золотая рама картины, прислоненная к старинной бормашине с ножной педалью и зловещим чугунным колесом… Над магазином висела временная вывеска — длинная, провисшая от дождя полоса бязи с богато орнаментированной надписью по старой орфографии: «Комиссiонный магазинъ „Жоржъ“ Г.Н.Колесничука».
Петр Васильевич не верил своим глазам. На миг ему даже показалось, что он сходит с ума.
Но в следующую секунду чувство действительности вернулось к нему. Все это было правдой. Так вот, оказывается, что собой в действительности представлял господин Колесничук! Вот какая у него оказалась душонка!.. На улице было пусто. Их никто не видел. Он уже готов был очертя голову броситься на Колесничука, но в тот же миг внутренний голос холодно сказал ему: «Спокойно!» Петр Васильевич взял себя в руки и прошел, не меняя шага, мимо комиссионного магазина «Жоржъ» Г.Н.Колесничука, даже не оглянувшись.
На самом деле Колесничук держит магазин по поручению партии, у него там конспиративная явка, но этот вариант даже на секунду не приходит в голову Петру! Ни на миг он не усомнился в том, что спустя столько лет его друг детства просто показал своё гнилое нутро...

Альфа считает, что это маркер того, ударенного двумя революциями и тремя войнами, считая гражданскую, поколения - готовность записать во враги того, с кем вчера стоял плечо к плечу. И у Катаева это - нормальная, естественная, одобряемая автором реакция героев. И это страшно, это местами страшнее всего прочего.

Я редко отслеживаю парные случаи, но когда вдруг замечаю - неизменно радуюсь.
Вчера Терн на лекции упомянула Пипса и я вяло подумал, что надо найти, но в тот момент читал о нюансах сверления перламутра и не записал. Но чуть позже, читая в метро "Длинноногого дядюшку", я наткнулся на следующий пассаж:
"15 февраля.
Спешу сообщить Вашему Королевскому Величеству!
Нынче утром я кушал пирог с индейкой и паштет из гусятины, а после оного спросил чаю (китайский напиток), которого никогда не пил.
Пожалуйста, не беспокойтесь, дядюшка, я с ума не сошла, я просто цитирую Сэмюеля Пеписа. Мы читаем его по истории («документы эпохи»). Салли, Джулия и я разговариваем только на языке 1660 года. Вот послушайте:
«Я отправился на Чаринг-Кросс, чтобы увидеть, как топят, вешают и четвертуют майора Гаррисона. С виду он столь доволен, сколь может быть человек при подобных обстоятельствах».
Или это:
«Трапезовал с дамой, в траур одетой, ибо бpaт ее скончался вчера от черной оспы».
Как будто рановато развлекаться?
Друг Пеписа предложил королю забавнейший способ уплаты долгов: выручить деньги, продав бедным залежавшиеся товары, уже непригодные для еды. Что Вы думаете об этом, дорогой реформатор? Нет, все-таки мы, нынешние, не так дурны, как пишут в газетах.
Сэмюель заботился о своем туалете не хуже любой девушки. Он наряжался в пять раз дольше, чем его жена. По-видимому, то был золотой век мужей. Смотрите, какая честность: «Сегодня получил мой камлотовый плащ с золотыми пуговицами. Больших денег стоил он мне, и я молю Господа Бога, чтобы он дал мне возможность заплатить сполна портному».
Простите, что я надоедаю Вам с этим Пеписом, я пишу специальную работу о нем. Знаете что? У нас отменили правило тушить огонь в десять часов. Мы можем жечь лампу хоть всю ночь, единственное условие — не мешать другим, то есть не засиживаться большой компанией. И вот Вам природа человеческая: теперь, когда мы можем сидеть, сколько пожелаем, мы больше не желаем. Мы клюем носом в девять, а в половине десятого перо выпадает из наших рук. Сейчас половина десятого. Спокойной ночи".
Как я мог после этого не запомнить, что Пипс мне совершенно необходим, особенно сейчас, когда у меня как раз вокруг сплошной семнадцатый век, Николя Фаре и Береника? =)

Поиграл с новой игрушкой - увязал между собой жж, фейсбук, твиттер и вконтакт. Абсолютно бесполезное действие, потому что кросспосты из жж в соцсети мне не нужны, особенно на фейсбук (если я его завёл, чтобы связываться с иностранцами, то на кой им поток моих стихов?).
Заодно повторно привязал ли.ру к дайри. Делаем ставки, заработает ли. В прошлый раз не заработало.

UPD: Пока продолжает не работать.

Начал читать книгу, первая же пара глав которой вызвала у меня внезапное и острое желание... открыть крохотную книжную лавочку.
Лучше, конечно, не в России, а где-нибудь в Европе. Можно - Восточной.
Ага. Книжную лавочку. На взлёте эпохи электронных книг.
И даже у героев книги основной доход приносит отнюдь не книжный магазин, а редкие и сложные букинистические сделки. Но желание меня охватило настолько невыносимое, что я начал на полном серьёзе прикидывать варианты хотя бы частичного его осуществления. Делать это с прилипшей к лицу ладонью не слишком удобно.

Моя версия несчастной любви: я люблю снег и ненавижу холод.
Иногда я мечтаю не чувствовать холода. Тогда я, наверное, часами гулял бы по каким-нибудь заснеженным равнинам, щурился бы на отражённое от сугробов солнце, подставлял лицо падающим сверху хлопьям, опускался на колени, рассеянно лепил снежки, ложился бы навзничь, делал снежных ангелов или просто лежал бы и слушал, как возле ушей тает снег.
Однажды (лет примерно в шестнадцать) я бежал босиком по снегу. Ощущение помню до сих пор, но повторять не рискую, хотя никаких негативных последствий это не возымело.
В книгах снег запоминаю порой лучше сюжета и героев, и особенно люблю книги, где снег - полноправное действующее лицо... или сила. Как в "Смилле", например -
"Идет снег. Большие снежинки — qanik, как снежинки над могилой Исайи. Лед еще такой теплый, что снежинки тают, касаясь его. Когда я вот так долго смотрю на снег, начинает казаться, что он не падает, а вырастает из моря и поднимается к небу, чтобы лечь на верхушку скалистой башни напротив меня. Сначала — шестиугольные, только что возникшие снежинки. Через 48 часов — разломанные, с расплывшимися контурами. На десятый день это будут зернистые кристаллы. Через два месяца снег уплотнится. Спустя два года он будет находиться в промежуточном состоянии между снегом и фирном. После трех лет — это neve. Через четыре года он превращается в большой блок ледникового кристалла.
Более трех лет он не просуществует на Гела Альта. К тому времени глетчер столкнет его в море. Откуда он однажды сдвинется и поплывет, чтобы растаять, раствориться и быть принятым океаном. Откуда он снова в один прекрасный день поднимется в виде нового снега".
Или в "Снеге" Фермина -
"У Юко Акиты было две страсти.
Хокку.
И снег.
Хокку - это жанр японской литературы, короткое стихотворение из трех строк и семнадцати слогов. И ни слогом больше.
Снег - это стихотворение. Стихотворение, высыпающееся из облаков белыми легкими снежинками.
Оно вылетает из пасти неба, из руки Господа.
У него есть имя. Ослепительно белое имя.
Снег".
И сейчас, читая очередную книгу о Ганнибале Лектере, я почему-то опять яснее всего вижу снег:
"Стемнело, и вновь пошел снег, шипя на горячем металле.
Тьма и снова снег. Ганнибал во дворе, посреди трупов. Он не понимал, сколько времени прошло, снег падал и падал, ложась на мамины волосы, припорошив мамины ресницы. Она была во дворе единственной, чье тело не было обожжено, не почернело. Ганнибал попытался ее потащить, но тело примерзло к земле. Мальчик прижался лицом к ее груди. Грудь замерзла, стала совсем твердой, сердце не билось. Он прикрыл ей лицо салфеткой и завалил тело снегом. У края леса двигались темные тени. Огонь его факела отражался в волчьих глазах. Ганнибал прикрикнул на них и замахнулся лопатой. Мика была полна решимости выйти во двор — к маме. Приходилось выбирать. Он отвел Мику обратно в дом, оставив мертвых на волю тьмы. Книга учителя Якова лежала рядом с его почерневшей рукой в целости и сохранности, пока какой-то волк не съел кожаный переплет и, посреди рассыпанных страниц трактата Гюйгенса «О свете», не слизал со снега мозги учителя".
А вот в "Снежной стране" Кавабаты я снега почти не видел. Только в некоторые моменты:
"Симамура посмотрел в ее сторону и втянул голову в плечи. Глубина зеркала была совершенно белой – отражала снег, а на этом белоснежном фоне алело, пылало лицо женщины. Удивительная, невыразимо чистая красота.
Должно быть, солнце уже начало подниматься из-за горизонта – снег в зеркале вдруг засверкал, загорелся холодным пламенем. И в этом холодном снежном пламени густо чернели волосы женщины, приобретая все более яркий фиолетовый оттенок".
И ещё -
"Далекие горы, терявшие яркие красно-золотистые краски по мере увядания листвы, сейчас ожили от первого снега.
В криптомериевой роще, мягко опушенной белыми хлопьями, выделялось каждое дерево. Деревья бесшумно стояли в снегу и возносили свои вершины прямо в небо.
…В снегу прядут нить, в снегу ткут, в снежной воде промывают, на снегу отбеливают… Все в снегу – от первого волоконца пряжи до готовой сотканной ткани. И древние в книгах своих писали: «Есть креп, ибо есть снег. Снег следует называть отцом крепа»".

"Может быть, неправильно, что мы вспоминаем переломные моменты нашей внутренней жизни как нечто, происходящее в отдельные, исключительные мгновения. Может быть, влюбленность, пронзительное осознание того, что сами мы когда-нибудь умрем, любовь к снегу — на самом деле не неожиданность, может быть, они присутствуют в нас всегда. Может быть, они никогда и не умирают".
© Питер Хёг "Фрекен Смилла и её чувство снега"

Попробую интереса ради вешать списки хотя бы раз в два месяца, чтобы потом не вспоминать мучительно, что же я ещё успел прочитать. Итак, январь и февраль 2013-го...
Подробности, как всегда, по запросу.

Практически влюблён:

читать дальше

Понравилось/заинтересовало:

читать дальше

Средне/нормально/на один раз неплохо:

читать дальше

Перечитал:

читать дальше

Недоумеваю:

читать дальше

Трата времени:

читать дальше

Кроме того, прочитал два ориджинала-макси и в фоновом режиме почитываю Зимнюю битву, но пока даже нулевой рейтинг не дочитал.

Если каверинские "Два капитана" от того, что я их прочитал только сейчас, исключительно выиграли - вряд ли я-маленький оценил бы примерно пятьдесят процентов взаимоотношений взрослых героев, то "Кондуит и Швамбранию" однозначно стоило читать в детстве =( Примерно тогда же, когда и "Белеет парус одинокий", "Капитана Сорви-голова" и "Юного бура из Трансвааля", то есть ещё до школы, или самое позднее лет до четырнадцати-пятнадцати. Тогда революция и гражданская война вполне воспринимались как захватывающие приключения, а сейчас мне эту книгу читать просто страшно, я считываю не тот пласт информации. Хотя вещь, безусловно, замечательная.
А у вас бывало так, чтобы вы что-то прочитали или посмотрели с чувством "отличная вещь, но вот её бы мне во столько-то лет..."?

Вчера с утра провожал "до угла" незнакомую старушку.
Она окликнула меня из подъезда, мимо которого я шёл к метро, и попросила помочь. Очень эффектная особа - маленькая, щуплая, в изящных сапожках, вишнёвом пальто с пышным меховым воротником, леопардовой косыночке и меховых наушниках поверх неё, с розовой перламутровой помадой и тенями в тон. В восемь двадцать утра. В ларёк. За сигаретами.
Курит, мол, с семнадцати лет, как работать пошла - там все курили, да и передышка какая-никакая.
Позитивная дама =)))

Френдлента, как обычно, поделилась на сердечкопостеров и сердечконенавистников. Местами смешно, местами раздражает.
Мы в этом году отличились, добросовестно решив, что "четверг" и "14 февраля" - это два разных дня, и напланировали на вечер серьёзных дел. Впрочем, если они пройдут успешно, результат вполне можно будет считать взаимным подарком. Но всё равно диагноз, да =)))
С утра в "Бургер Кинге" приятную песню услышал, потом выгуглил:


Listen or download Il Nous Faut for free on Prostopleer

Позвонил маме рассказать, что читаю сейчас (в первый раз!) прошедших в детстве мимо меня "Двух капитанов" Каверина и до сих пор пребываю в шоке от того, что семейная фраза "палочки должны быть попиндикулярны", оказывается, родом именно оттуда, - и опять зацепились языками, хотя сегодня уже разговаривали.
В силу её периодического отсутствия рядом со мной в мои дошкольные и ранне-школьные годы я, похоже, пропустил целый блок её любимых книг детства, сидя по уши в своих Стивенсоне, Джеке Лондоне, Дюма и Майн Риде. Не то чтобы я сейчас обнаруживаю, что много потерял, но лакуны в культурном коде латаю.
- "А кошка у нас тоже еврей?"
- Не, мам, не узнаю...
- Лев Кассиль, "Кондуит и Швамбрания". Тоже нет?
- Будешь смеяться, но да. Следующее на очереди, значит.
И ещё:
- Я, - говорит, - Раткевич перечитываю! Обнаружила, что она "из наших", - смеётся.
- В смысле?
- А у неё в тексте "надул губу сковородником". Сколько твоих друзей знает, как выглядит сковородник? У нас, кажется, два, я тебе один подарю, на стенку повесишь, чтобы нести просвещение в массы...
А потом вспомнили Веру Инбер - стихи и "Как я была маленькой". Вы знаете Веру Инбер? Я при вас ни разу не читал "Сороконожек" полностью и с выражением? =)
Впрочем, самое главное у неё для меня другое.

В почтительном молчании, поскольку имел неосторожность на заре знакомства больно и некрасиво наступить автору на хвост, но не забывая нажимать на кнопочку "Спасибо", читаю посты Ауренги по тегу "мёртвый музыковед".
И очень рекомендую таким же, как я, профанам в истории и теории музыки в порядке интересного и более чем вменяемого краткого ликбеза.
- лирическое вступление
- доисторическое время и древность до высокой античности
- Древняя Греция
- дополнение про диатонику и хроматику
- Раннее Средневековье
- Раннее Средневековье, вторая часть
- Ars Nova
- Эпоха Возрождения
- опасное для мозга теоретическое дополнение
- Эпоха Возрождения, часть вторая
- Эпоха Возрождения, часть третья
- Флорентийская камерата
TBC, I hope. Пойдёте читать - не забывайте благодарить автора.

Вчера на дайри писал с планшета, посему до ли.ров так и не дошёл.

С утра снаружи шёл дождь, внутри - дурацкая температура 37,2 и вся гадость, с пятницы гнездившаяся в носу, сползла в горло.
Предупредил начальство, расстроился и лёг спать дальше - ибо "во сне все болезни проходят" © все мои предки многие годы.

Позавчерашнее обсуждение конфликтов в танцевальных постановках вызвало в памяти длинную-длинную цитату из Бруштейн (кто осилит, возможно, поймёт, к чему я):

Домашние спектакли скоро сменяются новым увлечением: мы издаем журнал...

Чуть позже начитался блогов и озаачился вопросом, что такое "ролевые танцы".
Это когда кто-нибудь вдруг вролился, что умеет танцевать?
...пойду вролюсь в Иллана Ривьера, штоле.

Решил таки закрыть пост декабрём, а январское чтиво писать в другой черновик, а то я так никогда его не выложу =) Осторожно, на этот раз под катами Очень Много.
Как обычно, про любую из нижеупомянутых рассказываю подробнее по запросу.

Практически влюблён:

читать дальше

Понравилось/заинтересовало:

читать дальше

Средне/нормально/на один раз неплохо:

читать дальше

Перечитал:

читать дальше

Недоумеваю:

читать дальше

Трата времени:

читать дальше

И, разумеется, отдельной стопкой - перечитанный весной Сильм и связанное с ним:

читать дальше

Ещё я читал пачками авторефераты диссертаций и... ФБ-2012 =) Отдельные команды (около десятка, если кому-то интересно, то, посмотрев на список, смогу даже вспомнить, какие именно). Вплоть до пятого уровня. На пятом количество сквиков в аннотациях начало перевешивать количество кинков, и я забил =)))

Имейте столько самолюбия, сколько нужно, чтобы не ронять своего достоинства.

© "Правила вежливости и светского этикета",
по изд. "Правила светской жизни и этикета. Хороший тон",
сост. Юрьев и Владимирский, С.-Пб, 1889

Там же:
Грубый человек нарушает общественный закон, имеющий такие же справедливые требования, как и всякий другой закон цивилизованного общества. Резкой манерой, невежливым обращением грубый человек заставляет сомневаться в существующих в нем истинно добрых качествах.

Кто-нибудь помнит навскидку правила библиографического оформления переизданий (не репринтов, а именно переизданий!) всякой дореволюционной литературы? Или как в библиографии ещё можно указать год первого издания источника?
Блин, два года всё это учил. Даже сдавал как-то. А что-то сложнее линейного "Автор. Название. - Город: Издательство, год." всё равно соорудить уже не могу. Стыдобища.

Вот вам за это Кастильоне. Прекрасен, как всегда:
«Для того, чтобы слыть достойной и добродетельной женщиной, дама не должна быть чересчур недоступна и совсем чуждаться общества и выражений даже сколько-нибудь вольных, удаляясь от них всякий раз, как случится ей их заслышать: не то могут, пожалуй, подумать, что она только на вид так строга и хочет прикрыть этим такие вещи, которые могли бы сведать о ней другие. К тому же манеры застенчивой дикарки вообще противны. Но так же точно для того, чтоб выказать себя свободной и любезной, не должна она произносить неприличных слов и вдаваться в известного рода безудержную и беспорядочную короткость, иначе она заставит подумать о себе то, чего на деле, пожалуй, и не было. Но если случится ей услышать нескромные речи, она должна выслушивать их стыдливо и с легкой краской в лице».

Затеялся текст "Основ" причёсывать, перечитываю источники и рекомендации.
Юрьев и Владимирский верят в прекрасное в человеке. И всё бы ничего, если бы не одно допущения: они ж, болезные, уверены, что и потребность в самосовершенствовании заложена в людей изначально, и практическая польза от него явна и самоочевидна... *вздохнул*

Длинная цитата.

Для тех, кто не узнаёт вольный парафраз, когда я бурчу что-нибудь про "помножено на пятнадцать и свисает с потолка", привожу полностью:

– Она как-то сказала, что у скульптора, работающего на заказ, есть два пути, если не клеится работа: либо соорудить нечто огромное и выкрасить в красный цвет, либо наделать побольше и загромоздить ими весь зал.
– Значит, ты красить красным?
– Нет, я пошла вторым путем. И вот я смотрю на свои пятнадцать подвесных скульптур и просто не понимаю, нравятся они мне или нет. Скопом мои мобили смотрятся потрясающе. Но, знаешь, что угодно будет смотреться классно, если помножено на пятнадцать и свисает с потолка: аквариумы с золотыми рыбками, тавровые балки, даже вот такие бокалы с коктейлем…
© Лорен Хендерсон "Заморозь мне "маргариту"

– Ваш клиент снова пытался покончить с собой.
– О господи! Что же он сделал на этот раз?
– Вы не поверите, но мы вынуждены предъявить ему иск за порчу казенного имущества. Он разбил унитаз в камере и осколком перерезал себе вены.
– Черт побери!
– Скажу вам еще кое-что, адвокат. С вашим клиентом и в самом деле что-то странное. Он разбил унитаз кулаком.

– Расскажите мне об Артуре. Кто он, что за человек?
– Спокойный, даже холодный. Знаете, напоминает мистера Спока из «Звездного пути». Может выразить недовольство в ресторане и поставить кого надо на место. Не утруждает себя объяснениями, но раздражается, когда его не понимают. Может, у него просто нет времени быть терпимым, он постоянно занят – что-то приводит в порядок, планирует, устраивает.
– Звучит так, словно вы не любите его.
Билли пожал плечами:
– Артур не тот человек, которого можно любить или не любить. Такого человека уважают. И я его уважаю.

– Но ты же знаешь, что ты просто плод воображения Билли.
Рейджен откинулся назад и улыбнулся:
– Да, мне говорили, и я согласился с тем, что я – плод воображения Билли. Но сам Билли этого не принял.

© Дэниэл Киз "Таинственная история Билли Миллигана"

Читаю взахлёб, с трудом отрываясь от текста.
"Деточка, все мы немного лошади. каждый из нас по-своему - лошадь..."